Проснулась опять рано. Еще 6 утра не было. Не могу понять — то ли нервно мне, то ли спокойно. Странное состояние. Скорее нервно. Подумала над тем, что с тех пор как пишу свои тексты, не остается совсем времени, как раньше, на тупое, праздное ничегонеделание. Я чередую рисование и писание. И не чувствую потребности заполнить время чем-то бессмысленным и посторонним. Видно найдено хорошее равновесие между сознанием и подсознанием. Работа подсознания — без слов и определений — образная, интуитивная — рисование, живопись. Работа сознания — писание текстов, думание, анализ, сравнение, сопоставление. В итоге — примирение, уравновешивание разноликих проявлений чувств и разума.

Наверное, рисование и речь хорошо уравновешивают работу обеих полушарий — и левого и правого. Правополушарная работа — это спонтанное, вдохновенное, глубинное, эмоциональное творчество. Левополушарная — размышление, писательство, разумная деятельность. Абсурд и логика. Хаос и порядок. Безумие и разум. Поэзия и проза. Подсознание и сознание. Гармония между столь разными, противоположными, полюсными вещами — живопись, рисование и писательство, ведение художественного дневника.

Когда работаешь в разных жанрах и направлениях, не впадаешь в опасные крайности, которые приводят до опустошения и изможденности, а бережешь силы и распределяешь энергию разумно, чтобы она вовремя пополнялась. Пустота и скука, как следствие усталости от чрезмерной траты душевных сил, отступают в неизвестном направлении. А на их место приходят вдохновение, идеи и желание что-то делать, творить, создавать.

В самом начале, когда начала писать свои тексты, это мне стоило большого усилия и перенапряжения. Было чувство, что мозги кипят. И голова горит ярким пламенем. Речь лилась, как раскаленная лава из огнедышащего вулкана души. Причиняя на своем пути разрушение и боль. Сжигая беспощадно все мои комплексы, барьеры, страхи и сомнения. Довольно долго продолжался этот огненно-страстный период моего безумного писательства. Ни о какой медитации там не было и речи — все кипело и клокотала внутри. Слова выпрыгивали с такой бешеной скоростью, что я пускалась за ними вдогонку — и то, что успевала догнать и записать в полном беспамятстве — все было мое. Наверное, слишком долго сдерживалось это неосознанное желание писать. И, когда сознанию была дана команда начинать, подсознание с неудержимой силой начало прорываться залежавшимися образами. У меня просто сносило крышу от этого стихийного, совершенно неуправляемого потока. Сейчас буря утихла. И писательство стало прохладной, спокойной рекой мирно текущей по берегам воображения. Слова находятся легко и быстро. Также спокойно, как рисуются линии и формы на листе бумаги.

Такой безумный, страстный период в рисовании у меня был в 20 лет, как только я приехала в Израиль. И начала рисовать каждый день в течении пол года. Пока не потеряла эти работы. Эти рисунки несли в себе бешеный заряд эмоций. Они были слишком личные, выстраданные, откровенно талантливые, слишком по-настоящему живые и грустные. И сила страданий и грусти от разлуки со всем родным и привычным, превышала все разумные границы. И наверное, так мое подсознание меня и спасло — потеряло в один момент все это грустное богатство, тем самым меня защищая от дальнейших страданий. Я не рисовала потом несколько лет ничего своего. Душа отдыхала, восстанавливалась, обновлялась.

А потом — кони-настроения в 23 года для поступления в художественную академию. И в 24 года — начало абстрактных работ и серьезного, осознанного пути. В сущности, подобный личный период писательства у меня тоже был раньше, тогда же, в 20 лет, когда я на протяжении нескольких лет писала письма по несколько раз в неделю. Обо всем, что чувствовала, видела, переживала. Потом мне мама отдала эту увесистую стопку моих писем, которые написаны со слезами и смехом, болью и радостью. И этот гремучий коктейль эмоций надрывает бумагу. Иногда я их перечитываю выборочно. Чтиво не для слабонервных.