«Происходящее в мире никогда не интересовало меня взахлеб. Ну, скажите, что происходит сегодня?

Да то же самое, что мы видели вчера. Льется кровь, люди воруют, дерутся и плачут, разоряют жилища…

Послезавтра будет в точности таким же… Сорок лет изо дня в день я вглядываюсь в нарисованные собственной рукой физиономии своих персонажей, спрашивая каждого: “Ты кто?”

Смысл их ответа всегда лишен внятности, расползаясь как дым…

Ясно мне лишь то, что у них за спиной тысяча лет и впереди вечность!» Олег Целков (Oleg Tselkov)

Взахлеб? Никак и никогда. Не интересует меня реальность. Ни в каком виде. Новости стары как мир. Интересоваться ими — значит добровольно промывать себе мозги. Или подставлять голову, чтобы тебе ее хорошо промыли. Нужно стать законченным мазохистом, чтобы на это идти. Или иметь железные нервы и каменное сердце. Которое позволит не вздрогнуть от увиденного и услышанного.

Яркие картины Олега Целкова видела еще в детстве. На маминых вырезках об искусстве, что она собирала. Тогда еще мне запомнились эти красные, синие, зеленые, фиолетовые рожи — гладкие, тугие, упитанные. Объемно выписанные чистыми, ядовитыми красками. Выпуклые такие. Восковые, лоснящиеся морды. Глаза-щелочки. Лысые головы, широкие плечи. Рты перекошены зловещей улыбкой. Чудовищно-симпатичные персонажи. Физиономии у них пластилиновые. Растянутся в любой оскал. Ничего хорошего от таких героев не дождешься.

Мне кажется, Олег рисует внутреннюю сущность толпы. Общий, безликий, монохромный портрет массы. Поэтому его люди такие раздутые, расширяющиеся в пространстве. Настоящий надувной кошмар. Людьми, конечно, назвать их трудно. Скорее, это Пузыри — представители варварского, вездесущего племени. Неумолимые и неуловимые мстители. Кровожадно-беспощадные. Вместо лиц у них маски. Вместо душ — пустота. Монстры, одним словом. Матерые. Шагающие строем в вечность — Шариковы и Швондеры. Еще не много и с картин сойдут. И сольются с нами. Или они и есть мы? Реалистично-жутко сделано. Не театрально. Полотна гигантские у художника, в несколько метров, что усиливает, наверное, ужас, когда перед ними стоишь во весь рост.