Юлия Риа

Когда найдешь умного и чуткого собеседника, это настоящий праздник для души. Такое общение обогащает взаимно, давая глубокие поводы для раздумий. Тем более, что каждый раз узнаешь что-то новое. Поговорив недавно с Юлией Риа на тему творчества, мы решили продолжить беседу чуть в другом направлении, рассмотрев живопись и литературу в их взаимосвязи. Тема интервью не случайна, потому что Юлия пишет книги и ведет замечательный блог об искусстве — Капля света, где рассказывает обо всем, что ей интересно. Мне очень нравятся ее искусствоведческие статьи. Одна из последних, например, про дадаизм, впечатлила меня точно подобранной цитатой Ремарка, отражающей дух направления. Юлия пишет серьезно и глубоко, помогает ей увлечение живописью и тот факт, что она сама пробует свои силы в рисовании. На блоге она также освещает разные культурные события города Оренбурга, приводит репортажи с выставок и фестивалей.

Мария Трудлер: Привет, Юля! Должна сказать, что тема нашей беседы, мне очень близка. Точнее, мы поговорим о том, что так трепетно волнует нас обеих — о живописи и литературе. Ты рисующий писатель, а я — пишущий дневник художник. Поэтому мне любопытно, как в тебе уживаются и гармонируют две эти потребности: писать словами и линиями, красками?

Юлия Риа: Привет! Тема, действительно, очень интересная. Живопись и литература — это две вещи, которые очень важны для меня. В живописи, правда, я больше созерцаю. До недавнего времени я почти не пробовала рисовать сама. Пользовалась уроками в интернете, книгами, видео уроками. Как раз море рисовала по видео уроку. Сначала мне хотелось в точности повторять работу мастера, но это утомляло и не доставляло удовольствия, тогда я стала следовать своим ощущениям. Когда я не могу что-то нарисовать, на помощь мне приходит писательство (пробовать писать, наоборот, я начала с самого детства). Я описываю словами то, что не могу изобразить линиями и красками. 🙂

Юлия Риа

Мария Трудлер: Ты, наверное, Айвазовским вдохновилась перед рисованием моря. 🙂 Очень хорошо ты написала про его «Радугу» у себя на блоге. И я прошла учебный этап, но в один момент выбросила все эти работы, в которых были лишь технические упражнения и ничего более. А что ты можешь описать словами из того, что не в силах изобразить линиями и красками? В чем для тебя сила слова?

Юлия Риа: Морские пейзажи Айвазовского вдохновят, наверное, кого угодно. 😉 Кроме этого, море на картинах мне всегда нравилось.
На самом деле, я не в силах изобразить линиями пока что многое. Сказать, что именно конкретно, не могу, потому что это прежде всего чувства, а потом уже образы, и то, которые выкристаллизовываются, когда я пишу. В этом как раз для меня и есть сила слова: это волшебное чувство, когда история пишется «на автомате», то есть ты не знаешь, что будет дальше, сюжет рождается в процессе, и, часто, до последнего, я не знаю, чем закончится история. Это мне нравится в писательстве. Думаю, ты меня понимаешь. Ну, и конечно, образующаяся во время этого другая реальность.

Юлия Риа

Мария Трудлер: Значит тебе будет близок метод автоматического письма и в живописи. Там действует тоже самое волшебное чувство, руководящее художником. Из твоих слов получилась такая формула писательской фантазии: чувства — образы — сюжет. Очень похоже на процесс рождения картины. Только в ней композиция выступает в роли сюжета. Она связывает всех героев в одно целое, в некий единый мир картины. Так как в нашем разговоре мы проводим параллели, то мне стало интересно, когда ты пишешь книгу, откуда появляются твои герои? Ты знакома с ними заранее, это прототипы из твоей жизни или это совершенно неизвестные тебе персонажи?

Юлия Риа: Я думаю, когда я стану испытывать те же чувства во время рисования, что и при написании историй, можно будет сказать, что я могу рисовать… или даже художник.

Процесс написания, появления героев и сюжета настолько неуловим, что сложно сказать, что первичнее: озарение или моя фантазия. Бывает так: занимаешь как-нибудь посторонним делом, и вдруг, возникает ситуация. Какое-нибудь мимолётное действие. И имея только скупой момент, начинаешь писать, и по кусочкам появляется полностью картина. Сначала я не знаю характеров героев, вообще почти ничего о них. Может это звучит немного не реалистично, но это так.

Можно привести такое сравнение. Есть люди на Земле, многие верят в Бога, который их создал и предопределил судьбу. В писательстве можно сказать, что писатель — это Бог, а герой — это люди, и писатель может как хочет поворачивать сюжет. Это не совсем так. Мне иногда не нравятся те или иные действия, о которых пишу, но я не могу их изменить (практически, конечно, могу, но это будет уже ложь), словно сами герои ведают своей судьбой.

Разумеется, окружающий мир влияет на то, что я пишу, в том числе и на героев. В неизведанное мне, я привношу и своё мироощущение.

Не всегда, однако, пишется легко, приходится время от времени, как бы, выдавливать из себя слова, пока не станет снова свободно писаться. Ты испытываешь подобное, когда пишешь картины?

Юлия Риа

Мария Трудлер: То есть тебе надо немного расписаться, пока слова начнут литься, как поток. Это своеобразный настрой, наверное, как у музыкантов проигрывать гаммы, чтобы размять руки. Такое преодоление скованности. Я все эти «выдавливания» или пробуждения себя из спячки проделываю внутри себя. В утренних и вечерних медитациях, если их можно так назвать. Со стороны это выглядит, как смотрение в одну точку в позе сфинкса. На самом деле — это внутреннее созерцание, после которого приходит легкость в работе.
А как ты еще концентрируешься, настраиваешься писать? Помогают ли какие-нибудь ритуалы? Музыка или чашка кофе, например? Ты говоришь, что текст у тебя выстраивается, как мозаика, по кусочкам. Бывают ли пробелы в этом пазле, которые ты не знаешь, чем заполнить до самой развязки своей истории?

Юлия Риа: В своём случае, я бы не стала называть это настроем. Мне помогает время. Когда я чувствую, что процесс тормозится или пишу слишком через силу, тогда я отставляю ручку и бумагу. Занимаюсь другими делами. И так, сюжет сам собой постепенно обдумывается в голове. После этого писать становится легче.

Также иногда нужны особые чувства, эмоции. Как в фильме «Персонаж», писательница в творческом затыке посещала морг, автостраду в ливень… 🙂 такие ситуации мне, конечно, не нужны. Достаточно посмотреть фильм или почитать книгу, которая настроит на нужный лад.

А насчёт ритуалов. Неизменные атрибуты, когда я пишу, это любимая музыка и кофе.

Ты права, часто не хватает нужных частей мозаики до самого конца. С одной стороны, это приводит в восторг, с другой — усложняет процесс.

Юлия Риа

Мария Трудлер: Я читала твой пост о музыке, которую ты слушаешь, и которой живешь. «Персонаж» посмотрела, спасибо за упоминание. Мне понравился фильм. Я была уверена, что писательница оставит в живых своего обреченного героя. Параллельно с просмотром вспомнился другой странный фильм про поиски и кризисы, с Николасом Кейджем — «Адаптация». Мне безумно интересна психология творческого процесса. Особенно становится любопытно, когда человек одновременно работает в разных областях творчества. От этого возникают странные пересечения и переклички. Еще более забавные, чем в случае, когда кто-то знает несколько языков. 🙂 Есть рисующие писатели, музыканты или режиссеры. Первые, кто вспоминаются — это Антуан де Сент-Экзюпери, Максимилиан Волошин, Герман Гессе, Энгр, Баския, Чюрленис, Такеши Китано, Джулиан Шнабель… Когда я стала вести дневник, то почти сразу почувствовала, что живопись изменилась, другие стали рисунки. Все пропиталось особой психологией, нитями взаимосвязей. А как преобразились твои тексты, когда ты стала рисовать? Что привносит рисование в литературу? Ты по-другому стала видеть реальность? Возможно, что у тебя когда-нибудь появится герой художник?

Юлия Риа: В свою очередь, заинтересовалась приведённым тобой фильмом, посмотрю. Фильмы, книги, в которых так или иначе затрагиваются темы искусства, творческих поисков, процесса создания, обычно, не оставляют меня равнодушной. Тот пост был про рок музыку — да, она моя любимая, ещё сюда отнесу и классическую. Как она может не нравится? В ней без слов и образов переданы так чётко и верно различные чувства — это здорово.

Не помню точно того момента, соединения писательства и живописи. Я как-то постепенно начала рисовать, на это время даже писать забросила. Поэтому точно ответить не могу на твой вопрос. Но герой-художник уже у меня есть, в последнем произведении (которое сейчас пишу). Там даже их два, и есть ещё третий персонаж, который хотел бы рисовать, да у него не выходит, поэтому (она) участвует пассивно в процессе, является натурщицей.

Живопись повлияла на то, что я теперь лучше знаю сам процесс рисования, а любые знания в писательстве важны. Не могу же я писать о том, чего не знаю. А писать о художниках мне приятно. 🙂

Судить о том, стала ли я видеть иначе реальность после того, как начала рисовать, пока не буду. Мало времени прошло, и, к тому же, я всегда видела реальность иначе, и материальность меня мало интересует (ну, в разумных пределах).

Мария Трудлер: Значит, я невольно угадала про героя-художника. Кстати, очень люблю читать книги, где присутствуют персонажи, связанные с искусством. А в чем, на первый взгляд, по-твоему, сходство и различие книг и картин? Я не имею в виду явные вещи, более глубокие, конечно.

Юлия Риа: Существуют и картины, и книги, которые ничего не несут и ни о чём не рассказывают: ни об авторе, ни о человеческом внутреннем мире чувств и переживаний. Технически добротно выполненные пейзажи, или портреты сродни хорошо продаваемой сегодня беллетристике. Более того, технически совершенные картины классиков реализма и подобная же литература носят лишь просветительскую и «отражательную» цели. Цели благородные, но не глубокие.

Написала и задумалась: Дюма, Шишкин, Репин, они разве не глубоки? Наверное, для кого-то да, но не для меня. Можно повесить в доме картину Шишкина «Лесные дали» (и я бы с удовольствием это сделала!) и наслаждаться, рассматривать, удивляться…Но никогда, мне кажется, она не откроет мне, ВДРУГ, нечто новое, не увижу я в ней того, чего не было вчера. Так мне кажется сегодня, но всё может поменяться 😉 Я живу и развиваюсь в какую-то сторону и мир для меня сегодня, естественно, не такой, каким он станет завтра. В картине Дали я могу увидеть и даже услышать это развитие. В этом я вижу общее между не статичными (читай нереалистичными) произведениями живописи и литературы: ты воспринимаешь их всякий раз по-иному. С развитием, с течением времени. С течением, прежде всего, духовного времени. Каковы на твой взгляд различия?

«Рисунки, действительно, были хороши, более чем, но один особенно.
На нём был изображён человек в сине-фиолетовом плаще и длинной треугольной шляпе, лицо закрывала серая шёлковая маска, сквозь прорези которой глядели большие коричневые зрачки. Человек этот сидел на корточках на дороге, одна рука его была отодвинута в сторону, а другой он касался асфальта шоссе: казалось, он готовится к прыжку. Плащ образовывал вокруг его тела таинственную сине-фиолетовую ауру.
Жозефу не нравился этот рисунок, не исполнением, не техникой, а тем, что он изображал, что-то неверное. Какая-то фальшь сквозила между мазков, которую художник намеренно допустил. (Зачем?)
Взгляд Жозефа упал на шляпу. Она была чёрной, остроконечной, с длинными кручёными полями. Средоточие. Зачем ему такая большая шляпа? И чёрная? Нет, она должна быть чёрной… да, но…» Юлия Риа, из рассказа «Человек, который боялся»

Мария Трудлер: Различия, как раз во времени. В книгах есть длительность, а картину видишь всю и сразу, хотя, чтобы ею проникнуться и воспринять глубоко, надо все же ни один раз к ней еще вернуться. Мне очень нравятся слова Гогена: «Как и литература, искусство живописи рассказывает все, что хочет, но с тем преимуществом, что воспринимающий живопись узнает сразу прелюдию, развитие действия и развязку».

Спасибо, что дала мне прочесть твой рассказ «Человек, который боялся». Захотелось увидеть твоих героев. Ты, когда пишешь, они представляются тебе зримо, как визуальные 3-D персонажи или это просто слова-мысли, облаченные в героев? Что рисует твое воображение, когда ты пишешь? Что стоит за словами? Картинки? Кадры, как в кино? Ты бы хотела, чтобы по твоей книге поставили фильм или пьесу? Может быть, анимацию?

Юлия Риа: Я как-то про время и не подумала, может, потому что мне это кажется очевидным отличием.

Герои моих историй представляются по-разному. Я их могу представлять себе в 3D, как ты выразилась, но чаще всего, я слышу их слова, мысли, ощущаю чувства. Чтобы увидеть их во всех деталях, приходится много трудиться, думать.

За их словами стоят переживания, ощущения, чувства, побуждения… Сейчас, раздумывая над твоим вопросом, поняла, что могу-таки выделить темы, которые волнуют меня, которые вдохновляют, которые я хочу разгадать, изучить, описывая их в своих историях. Это прежде всего, взаимоотношение человека с самим собой, или, если угодно, со своей душой или совестью — с тем, что не лежит на поверхности, что скрыто и незнакомо самой личности, и открывается только в экстренных, сложных, порой трагичных ситуациях. На втором месте стоит взаимоотношение между людьми: дружба, любовь, предательство — всё это неразрывно связанно с первой темой. А обе они рассматриваются мной в социальном плане, государственном.

Некоторые моменты я отчётливо вижу, как кадры из фильма, даже не кадры… а целый видео ряд. Поэтому я часто представляю то, что пишу, облачённым в форму кино. Пьеса или анимация… эти виды меня мало привлекают.

«А ночью Жозефу приснился сон. Не тот, не из добрых, а про человека в колоновидной шляпе…
Сначала была дымная тьма. Потом появилась бледная дорога, серое шоссе с ярко-белой разметкой. С обоих сторон – пустыня цвета охры с проглядывающими в нескольких местах зеленоватыми кустиками. Всё. Так продолжалось долго.
Лишь потом, вдали, показался странной формы силуэт. Он приближался, становясь чётче. В этом силуэте Жозеф узнал человека с детского рисунка. Мужчина шёл странным образом, скособочившись, наклоняясь то влево, то вправо, иногда высоко поднимая колени. Движения его были пронизаны каким-то шаманским духом. Человек был точь-в-точь, как на рисунке, лишь детали различались. Например, форма шляпы. Она была не треугольной, а клоновидной. Чем-то похожей на поварский колпак, но много уже, изящнее, гораздо выше, с длинными закрученными полями и с большим малиновым пером. Перо не торчало, оно обвивало основание шляпы, и спереди соединялись конец и начало. Режуще-малиновая полоса на чёрном фоне.
Позади человека по асфальту тянулся длинный подол плаща. Он был яркий, необычного цвета, который страстно напоминал что-то знакомое, то, что уже Жозеф пытался узнать… Ультрамариново-фиалковый, дурманящий, с переливами, цвет индиго – цвет глубины и бесформенности, цвет несуществующих желаний и запахов, цвет дикости и боговдохновенной безмятежности, существующий в нескольких реальностях и толкующийся многояко. За плащом пробивалось белое, до пят, платье.
Мужчина неравномерно шагал вперёд, расставив неестественно руки. Словно он держался за невидимые перила.» Юлия Риа, из рассказа «Человек, который боялся»

Мария Трудлер: И мне всегда казалось, что литература отлично с кино взаимодействует. Сказала, и сразу вспомнила фильм Джулиана Шнабеля «Скафандр и бабочка»… А кто на сегодняшний день твои любимые художники и писатели? Расскажи немного, что тебе в них нравится.

Юлия Риа: Ты правильно написала, что на сегодняшний день, потому что у меня всё зависит от настроения, к тому же, мне ещё много предстоит узнать новых произведений…

Итак, из писателей, сейчас я бы назвала Стивена Кинга (кстати, у него тема живописи в произведениях очень развита, есть даже целое произведение, посвящённое художнику и процессу рисования: «Дьюма Ки»), братьев Стругацких, Ремарка, Кафку, Камю… Трудно удержаться от того, чтобы не составить целый список. На тему, что мне в них нравится, есть статья у меня на блоге, десять любимых книг. Не хочется повторяться, потому что не скажу лучше, чем там уже написала.

Из художников… Я очень люблю пещерную живопись, имя автора здесь, к сожалению, сказать не могу 🙂 В целом, меня многие картины цепляют, многие направления, если же выделять самых-самых, то это Гойя, Дюрер, Дали, Босх, Модильяни, из современных — Кевин Слоан. У него главная тема картин, как мне показалось, – гуманизм, взаимоотношение человека и окружающей природы, животный мир, который люди, часто, воспринимают как само собой разумеющийся и не заслуживающий особого внимания…

«А потом Жозефа охватил трепет, вот сейчас и должно произойти то, что он упустил (сегодня? За всю жизнь?), должно снизойти, вот-вот, откровение. То, ради чего все и сдают экзамен, отправляются в Странствие – ради чего вообще всё! Некая материя, некое знание – без которого всё пусто.
Когда Жозефа захватила такая мысль, в эту минуту мужчина остановился, накренившись вперёд. Жозеф зря хотел поймать его блуждающий взгляд за серой тонкой маской. Что-то тут было снова не так. Вставал словно немой вопрос. Вопрошание. Вот уже и фигурой человек стал походить на крючковатый уродливый знак, а кругом стала густеть темнота; темнота из дымных клубов, над головой исчезли звёзды. На секунду, когда человек, словно сначала щёлкнув пальцами, развернулся, взмахнув своим благоухающим плащом, до носа Жозефа долетели обрывки, уже, видно, последние, аромата таинственного цветка (точно ли это ирис?), и тут же погасли окончательно, не оставив даже ассоциаций. И уже человек повернулся к Жозефу спиной. Он повернулся и стоит…
Только тогда Жозеф понял, что было именно неверно на детском рисунке. Не форма шляпы! Не цвета. Фальшь была в глазах. Человек цвета индиго был слеп! В глазах его не было взгляда, вот почему Жозеф и не мог поймать его, лишь – пустота и другой мир. Поэтому человек не видел приближающегося автомобиля. Чёрный пикап, появившийся из неоткуда, нёсся по шоссе, а через долю секунды Слепой Человек был мёртв. Он отлетел на обочину, в пыль. Плащ его развернулся, красное сразу поползло по белому. Последнее, что увидел Жозеф, это чёрный бархат, опоясывающий тело мертвеца…
На следующее утро Смотритель не мог вспомнить сна, но ясно помнил ошибку, допущенную в детском рисунке. И, не зная конца, сделал неверные выводы…» Юлия Риа, из рассказа «Человек, который боялся»

Мария Трудлер: Тебя привлекает все таинственное, судя по твоим любимым авторам. И я обожаю древнее искусство. Кевин Слоан мне не был знаком. Его картины выглядят, как иллюстрации к сказкам. «Дьюма Ки» обязательно прочитаю. Книга Стивена Кинга начинается с совета «Как рисовать картину»: «Начните с чистой поверхности. Не обязательно с бумаги или холста, но я чувствую, что поверхность должна быть белой. Мы называем её белой, потому что нам нужно какое-то определение, но настоящее имя этой поверхности — ничто. Чёрное — это отсутствие света, белое — это отсутствие памяти, цвет забытья.» Какое потрясающее вступление. Именно так все и ощущается.
Вспомнила, как Герман Гессе раскрывает сложный мир творчества. Я очень люблю его «Нарцисс и Гольдмунд» и рассказ «Художник», который был написан, когда он сам увлекся живописью.

В своих картинах я обыкновенно умею выделить самый сильный момент композиции, это как ядро, где держится весь ее сюжет, и вокруг которого развиваются, раскручиваются события. Это запоминающийся акцент в картине, на который смотришь и смотришь. Очень захотелось прочесть какой-нибудь кусок твоей книги, где есть такой ключевой момент, который хочется перечитывать и перечитывать. Ты позволишь заглянуть в неопубликованное? Для тебя важно, кстати, чтобы твои книги прочли и опубликовали? Ты мечтаешь о славе? Кафка, например, один из твоих любимых писателей, не хотел, чтобы его читали и публиковали, даже завещал другу все свои рукописи сжечь.

Юлия Риа: Обычно, когда я читаю книги, главное мне в них видится в какой-нибудь брошенной фразе героем, в каком-нибудь отдельном предложении, и смысл (акцент) этот сохраняется только в привязке ко всему тексту. Я люблю читать между строк, как говорится. Вижу главное часто не там, где автор чёрным по белому пишет, что к чему, а там – где другому покажется, что это предложение и вовсе можно вычеркнуть из книги… Поэтому сложно мне выделить ядро в сюжете… Из своей повести, сегодня, выделю такой абзац:

«Сара вышла в сени, наскоро положила во взятую с собой из кухни чашку яйца, при этом уронив одно. Яйцо упало на деревянный, покрашенный тёмно-оранжевой краской пол, и желток, цвета пожухших ландышей, растёкся под скорлупой. Он не был ни ярко-жёлтым, ни бледно-лимонным, ни жемчужным, ни даже почти бесцветным, как окружающий его белок – всё было бы лучше приобретённой им новой окраски отцветших ландышевых бутончиков. Но это был не неприятный цвет. Наоборот. Вполне возможно, что если бы Сара знала, как выглядят ландыши, свежие или сухие, она бы сделала именно такое же сравнение, и тогда, может, её не охватило бы чувство досады. Досады от того, что всё зашло в тупик, что мир мог бы быть другим, и что, главное, ей ничего не остаётся, как принять его таким, какой он есть, с его болезненной неправильностью, с ошибками и ляпами, с абсурднейшим устройством. Только таким! Слишком поздно его менять… Такие мысли вызвал сейчас маленький желток не своего цвета».

Насчёт славы скажу словами Альбера Камю: «Любой человек, особенно художник, стремится к признанию. Я, разумеется, тоже». Конечно, мне хочется, чтобы мои произведения были прочитаны людьми, оценены. Ведь когда я пишу, я постоянно, словно, нахожусь в диалоге с обществом. Но я не собираюсь ставить желание быть признанной во главу угла, так можно дойти до того, что измениться стиль письма.

Мария Трудлер: Спасибо, что приоткрыла немножко атмосферу своей книги. У тебя, я обратила внимание, очень много живописных, тонких моментов, которые описывают окружающие цвета и запахи, ты ими как-бы рисуешь обстановку, как мазками краски, только обмакиваешь кисть в слова. Юля, а как ты работаешь с текстом? Возвращаешься к нему, редактируешь много или мало? Переделываешь, вытираешь? Может ли твой текст разрастись так масштабно, что тебе самой становится непонятно, что происходит? Как ты распутываешь спутанный клубок сюжета?

Юлия Риа: Да, иногда текст разрастается слишком сильно, как и в прямом смысле, в размерах, так и в смысле сюжетном, что всё запутывается, и не понимаешь, что дальше-то делать… С размером приходится бороться, нужно уметь убирать лишнее, не важное, сокращать произведение. Я в этом плане пытаюсь следовать формуле: оригинал = черновик – 10%. Вычитала в одной книге Кинга, вроде как помогает. С сюжетом разбираюсь дольше, определённой последовательности нет, само собой всё в конечном итоге встаёт на места.

К тексту я, конечно, возвращаюсь. Пишу я так. Сначала черновик, ручкой на бумаге, никакого компьютера, за компьютером могу только писать статьи для блога. После черновик редактирую, потом уже перепечатываю, распечатываю, и снова редактирую. Таков алгоритм. Но коренных изменений бывает не много, в основном у меня претензии к стилю.

«Когда-то Человек-Встреча начал свой Путь, но до этого чем-то же Он жил…

…Человеку-Встрече запрещено останавливаться; остановившись – он уже не смог бы никого встречать; однако ему разрешалось идти назад, но это всегда означало только одно – Смерть. Остановка – есть нарушение порядка, Смерть – его продление…

…Человек-Встреча имеет много имён, на самом деле. И Человек-Судьба, и Человек-Который-Начал, и Человек-Истина… много… но я, думаю, первое лучше всего… также, мне кажется, можно назвать ещё одно имя, редкое, его мало, кто помнит, мало, кто понимает… Человек-Разноконечный…

…Говорят, Человек-Встреча и есть Тот, что давно-давно он сам избрал себе этот Путь, и забыл Начало, отчего не может остановиться. Так говорят. Но я не верю: если бы он был Им, Он не забыл бы Себя. Это я знаю, однако это не означает, что Человек-Встреча не есть Он, это может означать лишь то, что те, кто говорит – не правы.

…Что говорит Человек-Встреча тем, кого Встречает, неизвестно… и говорит ли Он вообще? Возможно, Он просто смотрит, Узнаёт… возможно Он не имеет вообще никакого значения, и всё лишь иллюзия…» Юлия Риа, из эпиграфов к рассказу «Человек, который боялся»

Мария Трудлер: Мне понравилось, как ты пишешь. Талантливо, бесспорно. Так поэтично и плавно. Есть мистика, фантазия, символы. Философия с психологией тоже присутствуют. Ты умеешь углубиться в образы и ситуации. Чувствуется, кстати, что ты пишешь ручкой на бумаге. Атмосфера самого текста другая, более глубоководная. Интересно, что в рассказе «Человек, который боялся» фигурируют и детские рисунки, и герой в шляпе. Очень понравился образ — «Человек-Встреча имеет много имён, на самом деле. И Человек-Судьба, и Человек-Который-Начал, и Человек-Истина…» Привлекли внимание твои эпиграфы к главам. А когда и как появилась идея рассказа «Человек, который боялся» и кто он — Человек-Встреча? Напоследок, Юля, хочется поблагодарить тебя за интересную беседу, пожелать тебе вдохновения и много новых книг, уверенности в своих силах и храбрости в осуществлении всех своих задумок, как в литературе, так и в живописи.

Юлия Риа: Спасибо. Вот уверенности мне как раз и не хватает. Храбрости поверить в свои силы, в способности. Но я работаю над этой проблемой 😉

Сюжет рассказа появился года три назад, тогда и был написан. Всё просто: я ехала в газели, и там возник сюжет. Что послужило причиной этому – это довольно личная история, как в рассказе сущность Договора… Скажу только, что тогда много проблем навалилось, от которых, образно говоря, было трудно дышать, и этот рассказ – стал выходом, глотком воздуха. Написав его, мне, действительно, стало легче.

Кто такой Человек-Встреча? Может, он судьба, а может – средоточие страхов, которыми так полна человеческая душа. Наверное, я и сама не знаю, кто он. В этом рассказе я, скорее, похожа на Жозефа, а он ведь так и не понял ничего…