«Меня охватила лихорадка работы: за следующие полгода я под действием скорби создал свои лучшие вещи. Я усыплял себя творчеством. Мои рисунки, выдержанные в мрачной и блеклой цветовой гамме страны грез, скрытым образом выражали мое горе. Я добросовестно штудировал поэзию серых дворов, заброшенных чердаков, пыльных винтовых лестниц, заросших крапивой садов, знакомился с бледными красками кирпичных и деревянных мостовых, с черными дымовыми трубами и закопченными каминами. Я постоянно варьировал меланхоличный основной тон, способ передачи ощущения заброшенности и бесплодной борьбы с непостижимым.
Кроме этих листов, которые я продавал частным лицам и публиковал в «Зеркале грез», я писал еще и другие картины — небольшие циклы, предназначенные для избранных. В них я пытался создать новые формы, следуя таинственным, осознанным мною ритмам — они вились, переплетались и отскакивали друг от друга.
Я пошел еще дальше. Отказавшись от всей знакомой техники, кроме штриха, я за эти месяцы разработал своеобразную линейную систему. Фрагментарный стиль — скорее знак, чем рисунок — выражал малейшие колебания моего настроения, словно чувствительный метеорологический прибор. Я назвал этот метод «психографикой», позже я собираюсь опубликовать необходимые пояснения. Вообще, в творчестве я нашел облегчение, в котором так нуждался. Но, будучи далеким от того, чтобы примириться с судьбой, я, в сущности, жил лишь наполовину.» Альфред Кубин (Alfred Kubin) (Отрывок из книги «Другая сторона»)
Начала я свое погружение в воображаемые, сновидческие кошмары Альфреда Кубина с одной невыносимо притягательной графики. Она называется «Дама на коне» — вторая в моей подборке. Мрачная, черная Леди на белой, деревянной лошадке — шедевр Danse Macabre — пляски смерти. Своеобразного жанра в искусстве, на который подсели многие меланхоличные творцы, вроде Франциско Гойи, Джеймса Энсора, Одилона Редона, Эдварда Мунка и многих других.
Собиралась этой элегантной наездницей возглавить пост, но все-таки выбрала другой рисунок, удушающий своим чудовищным сфинксом скорби. Слишком подходит «Симфония» к первой части цитаты, взятой из книги Кубина «Другая сторона». Она выражает ту самую бесплодную борьбу Художника с непостижимым. А третья работа «Страх» показывает, каким источником вдохновения могут стать страдания для творца. Невероятно сильная, воздействующая работа. Дух Кафки витает рядом.
Если бы Кафка рисовал, он бы это делал, как Альфред Кубин, я уверена в этом. Они просто двойники-братья. Один создал безумный мир абсурда в литературе, другой — в графике.
Кубин — талантливый писатель и книжный иллюстратор. В его собственноручно проиллюстрированном романе «Другая сторона», главный герой — художник, рискнувший отправиться в царство грез. Роман я пробежала по диагонали — бегло выхватывая то, что привлекало внимания. И не было чересчур наполнено жуткими подробностями, смакованием боли и страданий. Но чтение некоторых отрывков принесло мне пользу.
Я ощутила причины привязанности людей к старым, никому ненужным вещам, всему увядшему, заброшенному, пыльному и разрушенному. Когда внутри человека все умирает и плесневеет от сырости, разваливается на части и заваливается невыносимой тяжестью, ему становится близка поэзия «серых дворов, заброшенных чердаков, пыльных винтовых лестниц, заросших крапивой садов». Их вид приносит некое зримое утешение. Ведь то, что чувствует человек внутри, тому находит подтверждение снаружи — и это успокаивает. Блеклые, безжизненные тона — любимая палитра меланхолика.
Мне понравилось, как Альфред назвал свой зловеще-смешной стиль рисования — метеорологический прибор, улавливающий малейшие колебания меняющихся настроений. Фактически, постоянны только ежесекундные изменения. Психографика — очень подходящее слово для описания такого сверхчувствительного метода. Рискованного и опасного. Особенно, для тех творцов, которые питаются атмосферой тревожного ожидания, как хлебом насущным. «Я усыплял себя творчеством» — как понятны мне эти слова…
Я вновь говорю о том, что людей творческих профессий нормальные челы считают слегка ненормальными. Создают монстров, тем самым пугая, прежде всего, самих себя, потом детей, чужеродным миром и зная лекарство от таких придуманных страхов, никогда не выпишут рецепт. Полнейшая самовлюбленность в свою оригинальность и какая-то стервозность, замкнутость к остальному миру, которая и привлекает, тянет, как магнит. Вернее, тянуло. Сейчас, мне кажется, скажут, что и не таких пациентов видали!)) Причем, от дворника до прокурора.
Знал больше, чем положено, видел дальше, чем остальные. Наверное, таков диагноз его страданий? Тем более, был знаком и с Кандинским, и дружил с Гессе! Прожил 53 года в одной старинной усадьбе со своей единственной женой и умер в 82 года.
Maria Trudler :
Как здорово ты выхватываешь интересные факты из просушенных историками биографий. Сразу представилась атмосфера усадьбы, где создавались все эти его мрачные графики. Дом, похожий на старинный замок, завешенный паутиной и привидениями. Любопытно было бы заглянуть в него. А вдруг это был вполне уютный, ладный, ухоженный домик с красивым садом и любящей женой, выращивающей розы? И все заброшенные, потайные уголки чердаков и подвалов существовали лишь в воображении художника? Поискала фотографии и нашла. Чудный домик с приветливой тропинкой. Внутри тоже очень симпатично и артистично. Светло и приятно. Столько книг, стеллажей для хранения график. Удивительно, что в такой теплой обстановке рождались настолько жуткие образы. Это еще раз подтверждает, что художники живут внутри себя, а не снаружи.
Рисуя ужасы, выводя их на бумагу, Альфред, наверное, излечивался от печали самым доступным для него способом. Изображая чудовищ, изгонял из себя печаль, страх, тоску и прочих духов скорби. Так музыканты, играя блюз, освобождаются от грусти. А улыбка у него очень светлая. Взгляд мудрый.