Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«Давно-давно, как я была малою-молодою и были тогда луга и березняки, где росло много-много и стройных, и высоких, и кудрявых деревьев — словно гай, вот как повеют ветры, то я бегу туда, на берег, слушать эти земные шумы. И чудится мне в этих шумах ветров и шепот, и гомон каких-то давнишних сказочных людей и разные чудесные, в большинстве смутные волшебные песни и всякие дивные моему слуху звуки голосов.» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«Я на мать-природу смотрела и у нее, богатой на краски тонов и полутонов, училась. Там цветет цветочек синий, а там желтый и красный, там кустик травы или калина склонилась, а над ней хмель и переступень вьются. Там фиолетовые колокольчики тихонечко ветром качаются, а там синие «петровы кнуты» над пахучим чебрецом склоняются… И все это было чудесно, чудесно!» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«И стала я трудиться на разных деревенских сельскохозяйственных работах, какие были по моей детской силе. В детстве я о живописи не слышала и ничего не знала, что она существует на свете. А уже в юности стала я кое у кого доставать книги и из них узнала, что есть на свете такие люди — художники и каков их труд. И каким-то волшебным, прекрасным показалось мне это великое слово Художник. Вот я и сказала себе, что или рано, или поздно, хотя бы на старости лет, а буду Художником, буду — и все!» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«Вот возьму у матери кусок белого полотна, возьму уголёк и залезу куда-нибудь в угол, чтобы меня никто не видел и не слышал, да и начну выводить чёрным по белому и дома, и мельницы, и деревья… А иногда стану рисовать что-то такое, как говорят, фантастическое – то смешное, то страшное, а иногда удивительное, привлекательное, что и не насмотреться. И развешу я те творения свои в укромном месте и удивляюсь, и плачу над ними, и хохочу, как сумасшедшая, оттого что сумела такое сотворить… В будни мне рисовать запрещалось. Разрешалось делать, что хочу, лишь в воскресенье, после обеда. Только тогда я могла идти с девчатами гулять или читать. А захочу, мне говорят, то могу и головой своей неспокойной о пень биться.» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«А только разве я сейчас художник? Я — золушка. Пока выберу золу, затоплю печь, возле старой больной матери похлопочу, козу пока обихожу (чтоб она сдохла, мучительница!), ну да дров насобираю, на берегу нарублю… А день теперь какой? Вот и все! А весна придет — хоть и длинные дни, так тогда и дела еще больше: пока вскопаю, засажу огород, а… уже нужно полоть, пока прополю — там уже жито убирать нужно, а пока пожну — молотить, картофель убирать нужно!… И так проходят недели, месяцы. А мне про дорогую работу и думать некогда…» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«Обидно мне на природу, так жестоко со мной обошлась, наделив меня такой большой любовью к этому святому рисованию, затем отобрала все возможности, чтобы я творила тот чудный труд во всю ширь моего таланта! И сколько в голове моей вертится замечательных неизданных буйных картин! И так они в мечтах и остаются, поскольку в действительности приходится дрожать над каждой унцией масла, краски и над каждым миллиметром полотна! Все-таки тем художникам, которые живут в городе, легче достать все, что нужно для рисования, а в селе где возьмете? Да еще как болезнь спутала, что и поехать некуда сил нет!» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Самозабвенное и святое рисование Екатерины Белокур (Katerina Bilokur)

«Ну куда мне быть художницей? Я — ничто! Моя мазня никуда не годится! Я такое увидела! Всё такое чудесное, но недостижимое для меня. Куда мне, глупой сельской девке, думать об искусстве? Да и могу ли я что-нибудь стоящее создать?» Екатерина Белокур (Katerina Bilokur)

Меня трудно удивить чем-то в искусстве. С каждым годом все труднее. Но Катерина меня сильно потрясла в свое время. Когда-то Пабло Пикассо увидел ее картины и сказал: «Напишите, что крестьянка с Украины Катерина Белокур – это голос самой природы. Голос не испорченный искусством. Голос гениальной природы, которую мы, к сожалению, уже не слышим…». И еще добавил: «Если бы во Франции была художница такого уровня мастерства, мы заставили бы заговорить о ней весь мир!»

Художница — очарованный иконописец цветов. Их красоты и мимолетности. У ее цветов есть лица. И она говорит с ними, как со своими божествами. И понимает, что они ей говорят в ответ. Сколько певческой благости, тонкости, таинства, чуткости в ее чудесных, выписанных картинах. Она смотрит на мир с любованием. Влюбленно на каждую травинку и лепесток. С ласковым созерцанием. По-доброму скромно. Восхищаясь всеми простыми радостями природы. Воспевая своей живописью божественный и краткий миг цветения. Как истинный художник-ханамист.

Для этой подборки я выбрала натюрморты художницы на темном фоне, они безумно красивы. В них чувствуется страсть и гордость. Катерина — одержимая живописью, как и японская художница Яёи Кусама. Хотя у них совершенно различные стили, но их объединяет великая и странная любовь к искусству. Которая одновременно сводит с ума и спасает от сумасшествия.

Чтобы написать цветок так, как Катерина Белокур, нужно им стать. Еще Катерина мне напоминает французскую наивную художницу — Серафину Луи из Санлиса, которая тоже писала цветы. Только ее цветы — трагические, безумные. Но тоже волшебные.

Нелегкую судьбу украинской художницы не хочется пересказывать. Не люблю рассматривать творчество сквозь искажающую призму коротких фактов из жизни. Это обкрадывает восприятие художника. Достаточно любоваться картинами, чтобы почувствовать их. Живопись — это распахнутое окно во внутренний мир творца. Каждый может заглянуть в него. Но каждый увидит свое. Не чужой мир, а свой собственный. Любому зрителю картина откроется с его стороны. И уведет по узкой тропинке к самому себе. Если, конечно, осмелится смотрящий пойти по ней.